Мултанское дело

Коротко о сути «Мултанского дела»

Время и место действия

1892 год, Российская империя. Это время голода и неурожая, от которого страдали губернии Черноземья и Среднего Поволжья. Кризис начался осенью 1891 года – зима началась слишком рано: в середине октября и была малоснежной и морозной. Весна тоже удивила погодой: оттепели начались вместо февральских морозов. Сухая теплая погода в середине марта сменилась вернувшимися холодами и заморозками, а с апреля установилась сухая жара. Это было худшее сочетание погодных условий для хлеба и других культур.

Большая часть крестьян не имела должного запаса зерна и не могла устроиться на работу, чтобы прокормить семью – спрос на их услуги резко упал. Люди были вынуждены отправляться за много верст от родных деревень, чтобы найти хоть какой-то заработок. Скопление людей на ночлежках и станциях в условиях, далеких от санитарии, привело к массовой распространенности заболеваний: сыпной тиф, дизентерия, холера (пришедшая из Азии). Эпидемии, а не голод, и стали основной причиной смертей.

Надо сказать, что несмотря на то, что более 17 губерний страдали от неурожая и болезней, ситуация внутри них могла сильно разниться. Так, в одном селе могли испытывать трудности с зерном и голодать, а в соседнем картина была иная. Так было и в Старотрыкской волости Малмыжского уезда Вятской губернии: Старый и Новый Мултан, удмуртские села, не жаловались на скудость урожая. Земля окрест была плодородной, а крестьяне не ленились ее обрабатывать, поэтому голод не затронул эти поселения. Иная картина была в соседних населенных пунктах – русских деревнях Анык и Чулья. Стоит уточнить, что состав жителей был смешанным, просто преобладающее большинство крестьян были удмуртами или русскими соответственно.

Помимо банальной зависти к хлебам соседа, у жителей деревень Анык и Чулья были еще причины недолюбливать вотские деревни. Был конфликт во время распределения хлебных ссудных остатков, когда Михаил Кобылин утаил часть зерна для личных нужд. Удмурты написали жалобу в губернию. Чтобы избежать разбирательства, Кобылину пришлось выкручиваться и возвращать присвоенное. Также вотяки свидетельствовали в деле о незаконном производстве пороха чульскими крестьянами.

Из исторических документов известно, что в 1982 г. село Старый Мултан состояло из 80 дворов, где проживало 117 семей. Большинство из них – 77 – были вотяцкими, 40 – русскими. Удмурсткие жители принадлежали к двум разным родам: учурки (13 семей) и будлуки (64 семьи). О выделении хлебной ссуды попросило 13 семей. Тифа и других заболеваний на территории не было зарегистрировано вообще.

Деревни были окружены лесами, протекало несколько мелких речек. На одной из них, Люге, стояло несколько мельниц, и одна из них (Фомы Щербакова) на тот момент (1892 г.) не функционировала. Между деревнями Анык и Чулья было несколько дорог – зимняя и летняя. Зимняя шла по болотистой местности и была короче – ей пользовались пешие странники, чтобы сократить путь. Жители окрестных сел застелили ее бревнами для удобства хождения. Летняя предназначалась для гужевого транспорта, была сухой и удобной.

5 мая 1892 года. Начало

В этот день, 15-ти летняя девушка по имени Марфа Головизнина, проживающая в деревне Анык, отправилась навестить свою бабушку, которая жила в Чулье. Как и многие, девушка-подросток воспользовалась короткой дорогой, ведущей через болото. Недалеко от местной мельницы-толчеи, Марфа увидела лежащего на бревнах мужчину, его плечи и ноги свешивались по краям настила в мутную жижу. Испуг – вполне естественная реакция в этом случае: мрачный полусгнивший березняк, высокие ели, создающие полумрак и прохладу, несмотря на жаркий день, пришлый человек, от которого неизвестно чего ожидать. Да и к тому же, он мог быть пьяным – поэтому девушка предпочла тихонько обойти чужака по топи и отправиться дальше. Возвращаясь 6 числа домой, Марфа увидела того же самого мужчину…но уже без головы.

Впоследствии, давая показания, девушка часто путалась, видела ли она в первый раз голову и были ли свидетельства, которые позволяли бы сделать тот или иной вывод.

Представителям власти сообщил ее отец, Куприян Головизнин. Урядник Соковников оказался на месте преступления только около полудня 8 мая. Такому опозданию есть причины – обилие смертей из-за эпидемии и нехватка сотрудников. Аныкский сотский (младший полицейский чин в деревнях, должность выборная) и прочие помощники из лица жителей деревни помогли организовать охрану территории.

Неприкосновенность места, где нашли труп, была условной мерой – за период с 6 по 8 мая на тропинке побывало множество людей, жителей близлежащих деревень. По свидетельствам Марфы Головизниной, утоптанную площадку она заприметила еще 5 числа, но почему-то никто не торопился сообщать о найденном теле.

10 мая на место приезжает пристав Тимофеев. Он предположительно установил личность убитого (потом эти данные подтвердились) – в котомке нашли документ от сельского старосты и выписку из больницы. Это был Конон Дмитриевич Матюнин, крестьянин из деревни возле завода Ныртов Казанской губернии. Он покинул жену в апреле 1892 г. и отправился в малмыжскую сторону собирать подаяние. Тимофеев составил акт осмотра места преступления. Это был первый документ в деле об убийстве нищего крестьянина, зафиксировавший основные моменты. Указанные факты:

1. Описана рана, возникшая при отделении головы от туловища. На основании его было сделано заключение, что сепарация была прижизненная – в трахее образовался сгусток крови.
2. Прядь светлых волос, найденная под трупом в области правого плеча.
3. Не замаранные лапти убитого Конона свидетельствовали о том, что убийство произошло не на болоте.
4. Одежда имела кровавые следы и брызги, соотносившиеся с причиненным повреждением. Но на предметах вокруг пятен крови обнаружено не было. это подтверждало версию о том, что труп Матюнина перенесли на тропинку специально.
5. Тело было найдено в одежде, но отсутствовал кушак и азям был одет небрежно: ворот не доходил до края сумки-котомки.

Был организован поиск головы, но без результата, несмотря на принятые меры. Была осмотрена большая территория и предпринимались попытки осушить болото. Забегая вперед, скажем, что ее все-таки нашли: в 1896 г., после окончания процесса над подозреваемыми. Лето того года было засушливое и болото усохло естественным образом. Житель Старой Чульи, Степан Антонович Останин, во время обдирания мха обнаружил череп с характерной отметиной (которая при жизни Конона была шишкой на щеке) в 60 метрах от того места, где было найдено тело. В момент первых поисков до нее не дошли буквально несколько шагов.

Присутствовавшие при осмотре гати и топи жители села Старый Мултан приносили приставу окровавленные щепки, след от которых вел к деревне Анык. Тимофеев досадливо отмахивался от них, уверяя, что все это не доказательства. Где вы видите кровь – примерно с такими словами улики были отправлены в воду.

После осмотра было принято решение о отправке трупа на хранение удмуртам, в село Старый Мултан. Это был странный поступок – территориально это были земли аныкской общины (до деревни было 400 м.), туда же и следовало перенести тело.

Всем странностям есть свое объяснение. Сосипатр Кобылин, присутствовавший среди прочих в момент осмотра и оставивший свою подпись, шепнул представителям власти свою догадку о виновности коренных жителей, вотяков удмуртов. Ритуальное убийство чужого человека поможет избежать недорода и болезни. Именно в начале распутывания клубка следствие разрабатывало только версию причастности мултанцев, что и послужило причиной поверхностного исследования всех прочих доказательств, фактов и свидетельств. Все имеющиеся данные подгонялись под формат кровавой жертвы неведомому христианам языческого Бога.

Вотякам было приказано вырыть яму глубиной в один аршин (около 0,7 метра), поместить в нее снег и лед с деревенских ледников и опустить в нее труп Матюнина, чтобы сохранить его для врачебной экспертизы. Но спокойного хранения не получилось – караул, выставленный для порядка, вскоре стал жаловаться на запах гниения. Было принято решение яму раскопать, добавить льда, сделать дощатый настил, под который поместить тело и снова закопать. Доски помогли бы сохранить труп лучше, если бы не дождь, который наполнил яму смесью земли и воды. Труп снова пришлось раскапывать, а временную могилу чистить. В общей сложности, тело находилось в земле с 10 мая по 4 июня – именно тогда врач Минкевич произвел вскрытие.

Данные, полученные в результате, удивили всех: отрезанная голова – не единственный орган, которого лишили труп. Отсутствовали сердце и легкие. Их извлекли через рубленые разрезы на спине – от ударов повредились мышцы и ребра. До приезда доктора никто не предполагал раздевать труп, поэтому эти повреждения остались незамеченными. Раны были небольшие, поэтому тело сохранило целостность. Нанесены они были примерно в тот момент, когда отрубали голову – трупное окоченение еще не сковало мышцы. Из-за пластичности можно было широко раздвинуть края для извлечения сердца и легких, и они бы смогли сойтись обратно, как и произошло на самом деле. В противном случае, противоестественные очертания туловища были бы заметны при первом визуальном осмотре.

Вотяки, несмотря на православие, приносили в жертву своим Богам куриц, уток, петухов, барашков, коз, а точнее их кровь, печень, легкие и сердце. У каждого рода был свой шалаш, где совершались ритуалы, присутствовать на чужих таинствах было запрещено. Общие молитвы проводились на нейтральной площадке, там могли собираться представители разных родов. Незнание обрядов и культуры удмуртов, отсутствующие органы и общий настрой соседних сел против мултанцев, привели к тому, что их стали арестовывать по подозрению в ритуальном убийстве.

Надо отметить, что в период с мая по июнь, когда ждали результата вскрытия, полицейские сотрудники не теряли даром времени. В волость было согнано много младших милицейских чинов, которые собирали информацию и докладывали старшим начальникам. Но, из-за особенностей восприятия и мировоззрения обычных, не обремененных особым образованием людей, они основывались на слухах и домыслах. А сплетничали люди об иноверцах и их жутких обрядах. Это, в сочетании со столь необычным и жестоким обращением с убитым, направило следствие по одному пути – обвинить во всем удмуртов.

Как нельзя лучше характеризует хаотичную деятельность по сбору информации действия урядника Рагозина. Исполняя указание начальства – искать следы «замаливания» людей, он раскопал историю 20-ти летней давности об утонувшем мальчике. Сложить два и два оказалось просто – давно покойный ребенок объявился жертвой варваров-удмуртов. К словам матери о том, что это был несчастный случай, Рагозин предпочел не прислушиваться, дескать, она напугана возможностью расправы от вотяков. А других свидетелей не осталось – отец ребенка и священник, его отпевавший, давно скончались. Тем не менее, рапорт Рагозина, целиком основанный на его домыслах, и он сам участвовали в процессе со стороны обвинения. Кого и в чем можно было уличить на основании доклада урядника – остается загадкой. Таких абсурдных моментов в деле было немало.

В мае, когда вскрытие еще не было проведено, пристав Тимофеев с помощником Попугаевым (на тот момент бывшим волостным старшиной) допросили одного из самых уважаемых жителей деревни, 90-летнего Андрея Григорьева. Он занимался тем, что лечил людей – сейчас бы это назвали народной медициной. Старец пояснил, что несколько лет не выходит из дома в силу того, что ноги отказали, родные дети его умерли, и шаманом он не является и никогда не почитался за него.

Своих подопечных яро защищал мултанский батюшка. В архивах не сохранилось его имени – вскоре после его пламенных речей, что жители села более 40 лет они являются достойными сынами Церкви и человеческое жертвоприношение сложно скрыть, он был сослан из деревни и следы его затерялись. На смену ему прибыл молодой священник по фамилии Ергин, который охотно доносил следствию.

Вопреки распространенной практике тех лет, показания священника не учитывались, не записывались и прямо игнорировались, поскольку они шли вразрез с той версией, которая разрабатывалась.

Аресты

17 мая 1892 г. помощник прокурора Раевский, прибывший для проведения расследования, осмотрел родовой шалаш, находящийся на территории дома Моисея Дмитриева. Внутри невысокого строения им были обнаружены чаши со следами крови, прилипшей шерстью и перьями, иконку Николая Чудотворца (один из самых почитаемых у славян святых), закрепленную под самой крышей. Во втором шалаше при обыске тоже нашли лик того же самого святого.

Следует отметить местоположение шалаша и дома Моисея: они располагались практически в центре деревни, недалеко от становых квартир, где располагались на постой представители власти (и некоторые другие категории странников).

После осмотра трупа и выявленных повреждений у следствия не осталось сомнений, что перед ним жуткая история кровавого ритуала. Сам Дмитриев свидетельствовал, что жертвенной посудой он не пользовался с Пасхи, которая в том году выпала на 18 апреля. Несмотря на отрицания, Раевский устроил обыск в доме Моисея, но искомых жертвенных инструментов не нашел. Зато в числе его находок оказался пестерь (холщовая сумка) в грязно-бурых разводах. Догадка, поразившая Раевского, была гениальна – именно в этом пестере Дмитриев вынес в лес голову Матюнина, тем более кафтан Моисея тоже оказался испачканным. Последовал первый арест. Сам арестованный подозреваемый объяснил это тем, что сумку он использует под сбор ягод, да и одежду замарать при этом немудрено.

Следующий шаг, который предприняла полиция – задержание Михаила Титова и Константина Моисеева. Молодые люди были из тех, про кого говорят «местные дурачки» или юродивые. Они абсолютно безопасны для окружающих и способны выполнять простейшие работы, но в силу своей легкой умственной отсталости совсем не годятся для роли убийц или свидетелей. Это обстоятельство не помешало Соковникову и Попугаеву бросить их в холодный погреб, избивать, бранить, запугивать и прибегать к другим способам получения нужных доказательств. Логика полицейской части весьма причудлива – если арест Титова можно хоть как-то связать с делом: он был племянником Андрея Григорьева, того самого, которого в слухах называли шаманом, то Моисеев никаким образом нельзя было привязать к убийству.

Итогом такого «блестящего» дознания стало воспоминание Константина о каком-то нищем, которого он встретил в начале мая в компании Семена Красного (Иванова). Иванов на тот момент был мултанским сотским, в его обязанности, помимо прочего, входило назначение нарядов. В тот вечер Семен вел пришлого к дому суточного дежурного, где он мог бы переночевать. Дежурил в тот момент Василий Кондратьев. Этих двоих, чьи имена были получены буквально под пытками, полиция поспешила арестовать. От Титова, который был родственником Григорьева, удалось узнать, что дедушка Акмар (Андрей) занимается лечением на дому: люди ходят к нему за травами. Ничего предосудительного? Но только не для полиции, которая произвела арест немощного старика – ведь он обманывал власти при первом допросе, отрицая то, что является шаманом.

Одновременно продолжили сбор информации о самом первом арестованном, Моисее Дмитриеве. Полицейские выяснили, что 5 числа он вместе с женой отвозил на мельницу муку. Маршрут их пролегал приблизительно в том месте, где нашли тело. 7 мая Дмитриев со злополучным пестерем опять ушел в лес, но уже в компании с деревенским мясником Кузьмой Самсоновым. Вывод Соковниковым был сделан однозначный: он нашел того, кто был палачом и отрубал несчастному Матюнину голову. Список взятых под стражу пополнился фамилией мясника – странно, что жена Моисея осталась на свободе.

Проведенное медицинской палатой исследование одежды и сумки Дмитриева подтвердило, что подозрительные кровавые пятна на самом деле были ягодным соком. Это не устраивало представителей власти: был организован новый обыск дома и родового шалаша. Его итогом стало приобщение к материалам дела окровавленной жертвенной посуды, несмотря на то, что экспертиза доказала, что шерсть, обнаруженная на чашах, принадлежит животным.

В то время не умели определять принадлежность крови. Следствие воспользовалось объяснениями Кронида Васильевича Львовского, своего обвинителя. Он прибег к народному методу, гласившему, что если собака отказывается лизать кровь, то она принадлежит человеку. В случае с обнаруженными у Моисея чашами так и произошло. Люди, имеющие познания в ветеринарии и медицине, не поддержали такую точку зрения, но суд она вполне устроила.

В тяжелом деле сыска урядника Соковникова сменил Жуков. Первым делом он поспешил занять 10 рублей у местного кулака Василия Кузнецова. Спустя месяц, потраченный им на сбор всякого рода слухов, он решил разжиться еще 15 рублями, но Кузнецов напомнил ему о не отданном долге. За что и пополнил число заключенных – в этот момент Жуков вспомнил, что в ночь на 5 мая Василий стоял в деревенском карауле.

Здесь случился небольшой конфуз: Кузнецов по национальности не был удмуртом – он был русским, да и к тому же председателем церковной общины, куда входили жители не только Старого Мултана, но и других окрестных сел. Ситуацию надо было как-то исправлять, поэтому в деле появилось свидетельство Ергина. Он своими глазами наблюдал, как матушка Василия принимала участие в ритуальном молении вотяков, что происходило на поляне за деревней. Это несомненно очерняло сына, хотя ни в одной юридической практике не допустимо переносить грехи детей на родителей и наоборот.

Все обвинение строилось на рассказах Сосипатра Кобылина и его брата Михаила о «замаливании» жертвоприношении людей. Которые, напомним, были по происхождению русскими и имели зуб на мултанцев. Но в красочных рассказах о ритуалах поклонения Курбону было так много подробносте, что Жуков не могу пройти мимо них: ежегодное убиение жеребенка, извлечение внутренних органов и крови, а раз в 40 лет требовалось непременно порадовать божество человеком иной веры. Эти этнографические откровения Кобылина были официально занесены в протокол и были базисом в свидетельстве обвинения. О своем личном интересе и конфликтах с односельчанами Кобылин умолчал.

Можно подумать, что Кобылин, с такой уверенностью рассказывающий о жизни и верованиях вотяков, сам принимал участие в молениях. Но нет, все его показания основаны на рассказе пьяного вотякского нищего 10-ти летней давности. И эти «факты» были фундаментом обвинения!

Единственное, что следствие сделало, помимо сбора слухов, было выяснение обстоятельств последних дней жизни Конона. Он, выйдя из дому 20 апреля 1892 г. прошел более 100 км до Малмыжского уезда. Милостыню здоровому на вид парню подавали неохотно, а в его падучую (эпилепсию) простым крестьянам не больно верилось. В первых числах мая он остановился а постой в селе Кузнерка, находящемуся недалеко от Мултанов и Аныка. Там он провел 1 ночь (3-4 мая) в доме Санниковых. Затем нищий, подходящий под описание, появляется в Старом Мултане, где ночевал с 4 на 5 мая. Был сделан вывод, что это и был Матюнин, хотя логичнее было предположить, что Конон остался в Кузнерках, тем более в эту ночь в доме Санниковых тоже кто-то ночевал. Доводом в пользу того, что убитый не добрался до мултанцев, было то, что их нищий курил и был изрядно пьян. А Матюнин избегал употреблять водку и табак, поскольку это могло вызвать припадок. Об этом говорила и его супруга. Но, так как это обстоятельство шло вразрез с выстроенной линией обвинения и полностью ломало его, оно не принималось во внимание. Хотя проверить, кто был мултанским, а кто кузнерским нищим, было просто – следовало отыскать второго. Сделать это, в условиях карантина и многочисленных патрулей, было просто – для пересечения границ волостей требовался паспорт и справка из больницы. Сыщикам удалось также найти причетника Богоспасаева, который общался с Матюниным. Его показания относятся к началу мая, когда до убийства оставалось несколько дней и не проливают свет на произошедшее. Но этот человек сыграет важную роль в следствии, показав его убогость и продажность – но об этом позже.

Не став выяснять действительно важные обстоятельства, полиция по привычке обратился к сплетням. В этот раз кладезем знаний стал крестьянин Дмитрий Мурин, который свидетельствовал даже не от своего имени, а от лица некоего мальчика, чью фамилию, во избежание травли он хочет скрыть. Отрок поведал Мурину, что, ночуя в избе с удмуртами, услышал наутро рассказ Андриана Андреева о ночном кошмаре, обещавшем недород и болезни. Все были вотяки, присутствовавшие при этом, были встревожены. В речи мелькали фразы о замаливании двуногого. Напуганный парень молчал несколько месяцев, а потом поделился с Муриным. Итогом стало взятие под стражу всех, кто был в избе: Андриан Андреев, Андриан Александров, Тимофей и Максим Гавриловы, Александр Ефимов, Дмитрий Степанов. Все арестованные (а их количество увеличилось до 12 человек), отрицали свою причастность к убийству и говорили, что впервые слышат о Курбоне. Для успешной передачи дела в суд нужно было разделить роли между заключенными, но с этим у следствия возникали проблемы: шаман руководил, мясник убивал, а что же делали остальные? Странно, что ретивые дознаватели не отправили за решетку всех жителей села – с подгонкой фактов и придумыванием версий для них это бы не составило труда. Тем не менее, вятская прокуратура была тверда в своем стремлении представить материалы перед судьей и присяжными.

Кронид Васильевич Львовский, непревзойденный знаток собачьих повадок, был вызван в Мултан для составления плана местности, на которой обнаружили тело Конона Матюнина. Но, увлекшись следственным экспериментом с собаками и чашами, он соизволил предоставить зарисовку лишь в декабре 1892 г. То, что наступила зима, мешавшая землеописанию, его нисколько не волновало. А по оценкам очевидцев, разброс в расстояниях порой доходил до нескольких сотен метров.

Прокуратура отослала запрос по губерниям – они искали похожие случаи ритуальных убийств. Практически весь 1983 г. изыскательные работы приостановились – следствие ждало ответа, понимая, что их доказательная база несколько несовершенна. В итоге, пришло 2 описания похожих случаев – в обоих действовали фанатики: мусульманин и эвенк. Эти преступления были расследованы должным образом и доказаны – это не могло не радовать прокурора, ведь имелся прецедент. На различия в обстоятельствах убийств предпочли закрыть глаза.

Неожиданно отыскался еще один свидетель. Некто Устин Данилович Иванцов чудом избежал участи быть замоленным. Его вместе с семьей чуть было не казнили в 1842 г., когда он был проездом на вотяцких землях. Но ему удалось выпросить помилование для женщин, а самому вместе с племянником сбежать. Никого не смутило, что прошло 50 лет между этими двумя событиями, а на момент допроса в суде свидетелю исполнилось 103 года. К тому же, Раевский схитрил, не предоставив суду все документы, относящиеся к тому давнему инциденту. На самом деле, причиной раздора была обычная бытовая склока из-за оскорблений, рассмотренная в суде. Вотяков обязали выплатить штраф и принести свои извинения – ни малейшего упоминания о ритуальном убийстве не было обнаружено.

Обвиняемые так и не признавали свою вину и не торопились давать признательные показания. Тогда, в 1894 г. для помощи вызывают пристава Шмелева, которому удалось сделать потрясающие открытия. Им был найден волос в родовом шалаше. Спустя почти 2 года, в строении, пережившем не один обыск, этот внимательный зоркий взгляд нашел то, что напрямую указывало на присутствие там убитого нищего Матюнина. Но этого оказалось мало, и талантливый сыщик находит свидетеля, видевшего момент убийства. Ему помогла анонимка, в которой говорилось о заключенном Голове, ожидающего пересылки в елабужской тюрьме. Шмелев, применяя все свои навыки, смог разговорить бывшего солдата. История, им поведанная, вызывала ужас. По его словам он видел, как подвешенный за ноги в родовом шалаше Матюнин лишается головы, ему наносят удары ножом в живот, собирают кровь. К сожалению, он больше не смог сообщить подробностей – объятый страхом он сбежал из дикого места.

Если бы не стремление прокурора быстрее завершить дело, к составлению показаний подошли бы более ответственно и не допустили ляпов: живот трупа по результатам вскрытия был цел, следов проколов не обнаружено. Висеть в шалаше он тоже не мог – высота не совпадала. Рост Матюнина без головы равнялся 1,6 м, с головой – не ниже 1,75 м. А вот высота постройки была известна – 1,67 м. Конечно, для прокурора было важным то, что Голова подтвердит свои слова под присягой.

Первый процесс 10 декабря 1894 г.

Председательствующий судья: Н. А. Горицкий

Обвинитель: Н. И. Раевский

Признательных показаний подсудимых в деле не имеется.

По мнению обвинения, дело обстояло следующим образом. Вотяки, напуганные дурным сном Андреева, решили принести человеческую жертву и стали ждать подходящего момента. Нужен был иноверец, пришедший из дальних земель – так бы они отвели от себя подозрение. На свою беду, им оказался Конон Матюнин. Его встретил Василий Кузнецов и, следуя указанию Семена Красного (Иванова), разместил на постой у Василия Кондратьева. Чтобы жертвенный человек меньше сопротивлялся и не имел дурных мыслей, которые могли бы предупредить его о готовящемся ритуале, Конона угостили табачком и выпивкой. Пьяным проще управлять и вскоре после полуночи жертву заманили на двор Дмитриева, в шалаш, где уже ждал шаман Акмар (Андрей Григорьев), палач Кузьма Самсонов и остальные. Затем случилось то, что описывает свидетель Голова. Потом тело и голову спрятали в неустановленном месте, вынутые органы съели (или тоже скрыли) и разошлись по домам. На следующий день, 5 мая, труп вывезли на болотистую тропку. Осуществил это Моисей Дмитриев, прикрывшись поездкой на мельницу. 7 числа он же, вместе с палачом-мясником, избавился от головы.

Защиту на процессе представлял присяжный поверенный Михаил Ионович Дрягин. У грамотного адвоката появилось немало вопросов:

1. Отсутствие упомянутых свидетелем Головой ран в области живота.
2. Происхождение кровавого следа на одежде Матюнина, если по версии обвинения он был раздет до пояса.
3. Несовпадение высоты шалаша и роста убитого – его нельзя было подвесить за ноги, чтобы собрать кровь. Если бы он висел уже без головы, тогда смысл всей затеи пропадает – кровь не лилась бы в чашу, а истекла бы в момент отсечения на землю.
4. Не было странгуляционных полос на ногах трупа, которые должны были возникнуть в момент подвешивания.
5. Не была удалена печень – важный орган для удмуртских жертвоприношений.
6. Присутствие двух разных родов в одной куале – нарушение традиций удмуртов. К этому можно отнести и то, что убивал палач – согласно верованиям, удары должен был наносить жрец. Право сделать это нельзя было передать никаким образом.
7. Курение и алкоголь. Матюнин, опасаясь эпилептических припадков, никогда не употреблял эти стимуляторы. Об этом есть свидетельства его жены, Степаниды Матюниной.
8. Не достаточно проработан вопрос со вторым нищим: если его видели в Старом Мултане, то Конон в этот момент был в Кузнерке и не мог быть убитым в ту ночь вотяками.
9. Не установлены лица, видевшие тело на лесной тропе. Об их несомненном присутствии указывает вытоптанная площадка.
10. Мог ли 60-ти летний Моисей Дмитриев протащить труп на большое расстояние? Зачем вообще нужно было прятать труп в том месте, где его найдут, когда в округе есть леса и болота, которые надежно скроют преступление ото всех глаз?

Позиции защиты ужимались не только прокурором, но и судьей: Дрягину не давали пояснить перед присутствующими присяжными происхождение улик, приобщенных к делу: жертвенных чаш и найденного в шалаше волоса. На вопрос защиты о том, угрожал ли Пивоваров вотякам чучелом медведя при допросе, помощник прокурора не стал отвечать при попустительстве Раевского. Стоит отметить общее пренебрежение к выступлениям и вопросам Дрягина.

Несмотря на это, присяжные оправдали трех подсудимых, которых «пришить» к делу никак не удалось: повезло выйти на свободу братьям Гавриловым и Александрову, которые якобы присутствовали во время обсуждения вещего сна. Остальные были осуждены на каторжные работы.

Такой откровенно издевательский подход и пренебрежение нормами права побудили Михаила Дрягина написать кассационную жалобу в Сенат. Она попала на стол к обер-прокурору Анатолию Федоровичу Кони. В итоге, дело было отправлено на новое рассмотрение, а решение суда было отменено.

Второй процесс 29 сентября 1895 г.

Для защиты прав арестованных вотяков Дрягиным были выдвинуты следующие ходатайства:

1. Заслушать показания этнографов – это могло прояснить, существует ли в принципе у удмуртов практика приносить в жертву человека в настоящее время. Им была предложена кандидатура Верещагина.
2. Опросить медиков для прояснения характеров полученных травм. Предложено было вызвать врача судебной практики Крылова.
3. Провести допрос других крестьян, в том числе и из соседних сел. Эти показания обеспечивали алиби некоторым подсудимым.
4. Пригласить на процесс уже оправданных мултанцев.

По итогам распорядительного заседания от 19 августа 1895 г. было решено заслушать мнение историка Смирнова и медика Крылова. Последние пункты были проигнорированы.

Это неслучайно: в нарушение всех норм судьей на процессе был Горицкий. Принимая такие решения он стремился вроде как и выполнить приказ Сената, но в то же время защитить свою репутацию.

19 сентября Дрягин собрал новое заседание, где ходатайствовал вызвать требуемых экспертов за счет защиты. Несмотря на то, что Горицкий просто присутствовал, а не был должностным лицом, поверенному в его требованиях было отказано.

Второй процесс привлек внимание общественности – освещать его приехали знаменитые журналисты того времени. Большую роль сыграло участие Владимира Галактионовича Короленко.

Позиция обвинения была подкреплена экспертным мнением: этнограф Иван Николаевич Смирнов подготовил доклад, отвечавший всем запросам прокуратуры. В нем было указано, что практика принесения человеческой жертвы присуща вотякам, как и остальным народностям их группы. Его мнение было основано на нескольких публикациях, которые увидели свет за 40 лет до самого процесса. Также, по его рекомендации, в суд был вызван священник Якимов, который рассказал о двух фактах, когда вотяков их соплеменники обвиняли в замаливании. Эти случаи были расследованы официально: следствие пришло к выводу, что оснований для возбуждения уголовного дела нет – все это было либо пьяным бредом либо обычным сведением счетов. Но, как стало обычным в этом деле, суду было предоставлено только то, что поддерживало обвинительное заключение.

Права защиты нарушались и на этом процессе: Дрягину было отказано в переносе дела, когда Якимов был заявлен как свидетель. У поверенного не было времени ознакомиться с показаниями священника. То, что Дрягин работал один, мешало ему сосредоточиться и анализировать показания.

Мнение экспертов хоть и отражало позицию обвинения, но имело четкое расхождение в основополагающих моментах:

1. Прокурор считал, что Кузьма Самсонов получил плату за убийство. В то время как жертвенное убийство проводилось только шаманом, которому не нужно было платить.
2. По мнению Смирнова, в жертву приносились только иноверцы. Якимов, вызванный им, рассказал о 2 случаях, когда вотяки хотели убить своих соплеменников.
3. В одном шалаше присутствовали и будлуки, и учурки, и русский – никто из приглашенных не дал объясение этому явлению.
4. В пантеоне удмуртских Богов нет Курбана/Курбона. Это переводится как жертва. А божества, требующие человеческой крови – Акташ и Киремет. Чтобы их задобрить, все кровавые обряды проводились на отдаленной поляне, называемой киреметищем.
5. Игнорирование мнения Минкевича, который первым провел аутопсию. Он считал, что следы на лодыжках не были вызваны перетягиванием ног веревкой.

Итогом процесса стало подтверждение первого приговора. Дрягин опять написал кассацию в Сенат, которая была удовлетворена.

Третий процесс 28 мая 1896 г.

Журналист Короленко смог заинтересовать делом удмуртов известного провокационного адвоката Николая Платоновича Карабчевского. Он провел большие изыскательные работы: посетил Старый Мултан и окрестные земли, составил план места преступления, расспросил местных жителей. Работал он бесплатно, рассчитывая, что шумиха вокруг этого дела привлечет к нему множество клиентов.

Обвинение, в лице Раевского, не обрадовалось тому, что процесс получил такую огласку. Он костерил журналистов и мечтал пообщаться с Анатолием Федоровичем Кони – встреча не состоялась. Прокуратуре нужен был свидетель, который произвел бы фурор на процессе – только это могло гарантировать обвинительный приговор. Также, для укрепления своих позиций им было принято решение часть свидетелей не вызывать на третий процесс, а просто зачитать их показания. Это позволило бы избежать перекрестного допроса. Зато Раевский вызвал Иванцова, того самого, что героически убежал от замаливания вместе с родственниками. Допрос древнего старика в возрасте 103 лет имело определенные трудности, как технические, так и этические.

Признательных показаний удмурты так и не дали. Чтобы не вызывать недоверия откровенно липовыми показаниями стукачей, была придумана элегантная комбинация. Православного Василия Кузнецова выпустили из застенков и выдали предписание явиться на слушание. Когда он сидел в кабаке, недоумевая и видимо празднуя, к нему подсел босяк. Распили пару чарок и разошлись. Итогом застолья стал протокол допроса, в котором Богоспасаев – тот самый босяк, рассказывал о деталях убийства Матюнина, услышанного им от Кузнецова. Какая ирония судьбы: человек, знавший убитого незадолго до кончины, через 4 года случайно встречается с его убийцей! Он не мог молчать и в память о дружбе поспешил донести прокурору. Теперь обвинение было готово к процессу.

Мамадыш – небольшой город недалеко от Казани. Именно там решалась судьба вотяков. Председательствовал Завадский, помогал Раевскому в обвинении Симонов.

Карабчевский, ветеран судебных баталий, акцентировал внимание присяжных на личности Богоспасаева, отметил его чудесное появление на процессе. Свидетельство, так твердо стоящее на его словах, заметно покачнулось, когда струсивший Богоспасаев, отвечая на вопрос, о чем именно говорил ему Кузнецов, сказал «Балякал». Это наглядно продемонстрировало постановочный характер этого свидетельства.

Второй момент, важный для защиты – это показания эксперта А. Верещагина. Этнограф справедливо отмечал, что до момента включения удмуртского народа в состав России они практиковали человеческие жертвы. Но с этого момента прошло 400 лет – такая практика исчезла. Свидетель обратил внимание суда, что все прозвучавшие ранее свидетельства сделаны со слов. Никто из говоривших об жертвенных убийствах не принимал в них участие.

Верещагин раскрыл тему поверий несколько глубже: он рассказал о примете, согласно которой отсеченная во время эпиприпадка голова избавляла местность от неурожая и болезней. Так считали только русские крестьяне.

Карабчевский вызвал крестьян, наблюдавших за сбором улик. Те подтвердили, что принесенные Тимофееву окровавленные щепки выбрасывались им в болото.

Окончательно расставил все по своим местам допрос пристава Тимофеева. Оказалось, что этот замечательный сотрудник скрыл от суда немаловажную деталь – в ночь убийства он находился всего лишь в паре десятков метров от него. Он ночевал в становой квартире – а шалаш, как мы помним, располагался в центре деревни, недалеко от места ночлега Тимофеева. Как он не слышал возни, которая сопровождает пьяного человека, не услышал шум борьбы и крики, не смог ощутить запах крови и жарящегося мяса? Ответ только один – ничего подобного в реальной жизни не происходило. И все это время, на всех судебных слушаниях пристав не смог найти время, чтобы дать показания, обеляющие удмуртских крестьян.

Судом был вынесен оправдательный приговор. Вотяки были отпущены на свободу. Вот только один из них – Моисей Дмитриев, умер, не дождавшись восстановления справедливости.

Кто убил Конона Матюнина?

Тимофей Васюкин и Яков Конешин – вот имена тех, кто убил христарадничающего эпилептика Матюнина. У одного из убийц (Васюкина) к концу жизни не выдержала совесть и он открыл это священнику на исповеди. Мотив банален – они хотели отомстить старомултанцам и поэтому инсценировали ритуальное убийство. Они пустили слухи и подогревали их все время, пока шло дознание. Угрожали девице Марфе Головизниной, чтобы та дала правильные показания, подкинули волос в шалаш. Конченой цели – выселить удмуртов с их родного села и забрать плодородную землю они не достигли. Вотяки, нашедшие голову Матюнина, не стали возбуждать нового дела, а просто подхоронили ее к останкам Конона.

Память о Мултанском деле

В память о Мултанском деле 1892—1896 г. группа вотяков (30 семей) приняла решение увековечить память о Владимире Галактионовиче Короленко. Если бы не его труды по освещению процесса в прессе судебное разбирательство могло окончиться иначе. Поэтому, отделившиеся семьи назвали верхнюю часть села Старый Мултан сельцом Короленки. Произошло это в 1925 г., а в 1939 г. было принято решение о полном переименовании. Теперь на картах есть село Короленко, где находится памятник писателю и музей его имени.