Жило-было Митино

Черные рты

Центром совхоза «Понинский» было село Понино. Вокруг него ютились малые и большие деревни: Митино, Кляпово, Чаново, Чульчопи, Артёнки, Чекали, Морозы, Баскобай, Гаврилёнки. Все это были маленькие колхозы. Деревня Митино входила в состав колхоза «Работник». Потом его переименовали в колхоз им. Сталина, последнее название «Луч». В деревне было 11 домов, но жителей было много, в каждом доме по 7-8 человек. Работали в колхозе дружно, весело. Каждую весну прудили плотину на реке. Возили навоз и землю на плотину, с каждого двора по 2-3 воза. Никто не спорил, потому что свет был нужен всем. На берегу была пилорама, тоже работавшая от электростанции.
Когда в 1961 году был организован совхоз, митинские мужики и бабы начали ходить на работу в Понино. Моя мать ходила на ферму, разнорабочей. В Митино кормила овец. Я помню, в теплушке пекли хлеб для ягнят из ржаной муки с рубленой соломой. Этот хлеб мы ели. Он казался очень вкусным. С нетерпением ждали весну. Весной рты были у всех чёрными от лопухов. Ели лопухи, горькую редьку, болиголов – всё, что можно было есть.

Портфель

В школу я пошёл в 1954 году. Мать купила калоши, блестящие, но большие. Поэтому сзади их продырявили и завязали верёвочками к ногам, чтобы не хлябали.
Мою учительницу звали Раиса Сергеевна Коробейникова. С нами в классе училась ее дочь. Каждый день в большой бутылке я носил им молоко. За это они подарили мне старый портфель. До этого я ходил с сумкой, сшитой из мешка. Портфель был с кармашками на пуговицах, очень красивый.
В классе нас было 33 человека. Всего классов было три: «А», «Б», «С». Ни в какой мороз учёба не отменялась. Просто мать укутывала лицо платком до глаз и отправляла в школу. В школе учительница всех раздевала, а вечером снова одевала и отправляла домой. Обедов не было. Был один длинный перерыв, во время которого ели кто что приносил. Обычно мать клала в сумку кусок хлеба и две картофелины. Школа топилась дровами. Было холодно. Во время перерыва вся печь была облеплена спинами детей.

За хлебом

На трудодни в колхозе давали муку, поэтому хлеб мы пекли свой. Но где-то к февралю мука кончалась, и надо было хлеб покупать. В очередь за хлебом вставали в 4 часа утра. Сестра Лена училась в пятом классе, а я в третьем. И вот мы с ней пошли за хлебом. Мама дала сестре три рубля, а она положила их в варежку. Пока стояли в очереди, Лена уснула и потеряла деньги. Стоит, плачет. Гляжу, какая-то женщина протягивает нам трешку, не знаю, чьи это были деньги — наши или её. Нас сразу пропустили вперёд. Народ был очень добрый.
Хлеб в те годы пекли ржаной, чёрный, он прилипал к ножу. На 1 рубль приходилось примерно 3,5 кило, когда его взвешивали, обязательно оставался довесок со спичечный коробок, который я съедал, пока шёл домой. Продавщица время от времени соскребала с ножа налипший хлеб другим ножом в ведро. Я ей очень завидовал, думая, что всё это она унесёт домой.

Жулик

После восьмого класса я хотел куда-нибудь поступить учиться, чтобы получить специальность. Посылал документы в 2-3 училища, но набор уже был закончен. В конце июля снова пришёл в школу поступать в девятый класс, но директор Павел Прохорович Лукин не принял, объяснив это тем, что классы уже заполнены и мест нет.
Пошёл работать на ферму. Меня направили в курятник, дали лошадь по кличке Жулик. Это жулик и был. Запрягали мы его с конюхом вдвоём. Один из нас загонял его оглоблей в угол, другой надевал узду. Иначе поймать его было невозможно. Запряжёшь, а этот упрямец ни с места. Лупим его вдвоём с конюхом, а он только пятится. И так до тех пор, пока не покажешь ему алюминиевую проволоку, привязанную к палке вместо кнута. Только после этого конь шагом выходил со двора. Так я проработал около месяца.
Однажды старший брат, Вячеслав, говорит: «Надо получать хоть какую-то специальность. Давай, добирайся до Глазова, подавай документы в училище механизации, может, примут». Автобусы тогда ещё не ходили, на попутных добрался до города. Училище располагалось на площади Свободы. В училище меня приняли, квартиру велели искать самому. Знакомый парень из Понино Владимир Чупин заочно учился в пединституте и работал на ЧМЗ. Пригласил меня на свою квартиру по адресу: Береговая, 22, возле магазина «Снежок». Хозяйкой дома была бабушка лет 80. Договорились, что приеду после Октябрьских праздников.

Один дома

До Глазова добрался еле-еле. Асфальта ещё не было, дорога разбита, к тому же весной и осенью она закрывалась, ходили только спецмашины: скорая, бензовозы, пожарная. Из дома я вышел в обед, а когда подошел к городу, было уже темно. Иду по Кирова в кирзовых сапогах, в фуфайке, шапке. В окнах дома, где я собирался жить, темно. На дверях замок. Что делать? Где переночевать? Зашёл в магазин через дорогу, спросил у мужиков, пьющих пиво, куда делась бабушка.

Они вспомнили, что дня 3-4 назад её похоронили. У меня сердце упало. В Глазове родственников нет. Идти обратно домой, пешком? Темно, а в кармане нет даже спичек. Бреду по Кирова, ноги скользят по льду, дошёл до ГУМа, слышу, кто-то зовёт меня по имени. Володя Чупин! Идёт домой с работы и не знает, как ему одному переночевать, боится. Мы оба очень обрадовались встрече, вернулись обратно. В доме, после похорон, все зеркала занавешены, страшно. Володя собирался уже съезжать с квартиры, да меня встретил и остался.
И началась моя учёба. К восьми часам утра я бежал в столовую на завтрак. Кормили нас три раза в день как на убой, одевали и ещё давали стипендию. Обмундирование было такое: сапоги кирзовые, валенки, фуфайка, шапка, фуражка, костюм хлопчатобумажный, кальсоны и рубашка белая без воротника.
Володя работал на заводе посменно, иногда ночью. В эти ночи я свет в доме не выключал, боялся. Через месяц Володя внезапно заболел, пришлось вызывать «скорую». К телефону побежал на железную дорогу, около улицы Глинки, там тогда стояла будка с охранником.

Женщина-врач и водитель «скорой» очень удивились, как мы живём в таком холодном доме. Печь мы не топили неделями, изо рта шёл пар. Володя лежал в пальто под одеялом. Его забрали в больницу, а я его сопровождал. После меня отправили домой. Вышел из больницы и заблудился. Совершенно не знаю, куда идти, и спросить некого, темно, на улице никого. Иду в одну сторону — забор, иду в другую — опять забор. Вдруг вижу, ко мне направляются два автоматчика. Задержали, допросили и вывели на улицу.
Остался я в квартире один. Однажды вечером зашли два милиционера с проверкой документов. Прописки у меня не было, поэтому мне велели освободить помещение в ближайшее время.

Сенокос

Мне повезло, утром в училище пришла старушка искать квартирантов. Старушку звали Екатерина Григорьевна Кропачева. Жила она одна на улице Толстого, 23, в полуподвальном помещении. Дом был двухэтажный, низ кирпичный, второй этаж деревянный. Вся улица Толстого тогда  была деревянная. За водой ходили метров за сто, на колонку.
Муж нашей квартирной хозяйки пропал на войне без вести, детей они завести не успели. Она долго его ждала, вдруг появится, такие случаи бывали, но не дождалась и замуж уже не вышла. Хозяйка держала корову и для ухода за ней ей и нужны были квартиранты. Мы корову кормили, поили, чистили двор, заготавливали сено. Сенокосный участок был на правом берегу Чепцы, там, где сейчас Заречный парк. Тогда там не было ни одного деревца. Участок в два гектара мы вчетвером с парнями выкашивали вручную за два дня. В этот месяц хозяйка денег за квартиру с нас не брала.

Арбузы от пуза

В группе меня выбрали проф-оргом. В мои обязанности входило водить ребят на разные культурные мероприятия, на концерты, в кино. Один раз привёл ребят на концерт в РДК. Выступали студенты пединститута со своим оркестром. Мне оркестр понравился, захотелось познакомиться с ребятами. К нам в училище приходил баянист Самсонов, он руководил хором. В то время каждое училище имело свой хор. У меня, видимо, был красивый голос, он со мной немного позанимался и велел прийти в РДК. Сказал: «Тебе надо учиться дальше петь, если не будешь петь, голос пропадёт».
Я стал солистом хора в училище. Через полгода меня отправили на смотр в город Ижевск. Пальто и ботинки взял у парня из группы, своих у меня не было. Выступал я во дворце машиностроителей. Летом, по вечерам, нас стали приглашать петь на танцы в парк. Аккомпанировал оркестр. После танцев нам выплачивали зарплату — пять рублей.
Я старался накопить деньги на костюм и пальто. Староста группы Борис Ожгихин часто находил халтурку. Обычно мы с парнями выгружали вагоны. Легче всего было выгружать каменный уголь. В полу вагона было четыре люка, открываешь их, уголь почти весь вывалится, оставшееся лопатой перекидаешь, уберешь с рельс – на все про все уходит полтора часа.

Один раз попался вагон с арбузами. Обрадовались, что выгрузим быстро. Не тут-то было! Оказывается, арбузы надо выгружать сверху. Крыши у вагона нет. Подъезжает машина, привозит бочку и лоток. В бочку наливаешь воду и по лотку скатываешь арбузы в бочку с водой. Работы хватило на целый день, но зато наелись арбузов от пуза. Специально роняли их на землю — лопнувшие арбузы можно было есть.

Страх

Домой наведывался примерно раз в месяц — либо пешком, либо на попутке. По субботам мы занимались до семи вечера, зимой темнеет рано, а домой идти надо. Иду однажды, где бегом, где шагом, светит яркая луна, светло, как днём. Около полуночи подхожу к понинскому кладбищу и вижу, на дороге шевелится что-то черное. У меня мурашки по спине. Не знаю, что делать.

Налево идти – кладбище, направо – снег по пояс, обратно в Глазов не хочется. А до дома так близко… Свищу, а «черное» не уходит. Правду говорят: у страха глаза велики.  Когда подошел ближе, разглядел, что это два снопа льна валялись на дороге, ветер их шевелил, и казалось, что лежит кто-то живой. После этого случая ночью домой не ходил.

Старое и новое

Прошло почти два года, учеба подходила к концу, и я уже мечтал о работе дома. Получил документы, права и в пять утра вышел на дорогу в Понино. В одной руке у меня чемодан, в другой – матрац. Весна, разлив. От хутора до стрельбища перевозили на лодке за 15 копеек.

Остальную дорогу топал пешком. Дома два дня отдохнул и пошёл в мастерские устраиваться на работу. Заведующий мастерскими Николай Николаевич Баженов назначил меня мойщиком деталей тракторов. Работа тяжёлая и грязная. Надо нарубить зубилом и кувалдой каустическую соду, заправить ее в котёл с водой, разжечь форсунку и нагреть воду. Пока вода нагревалась, мы втроём разбирали трактор на узлы, потом двигатель по частям, задний мост и коробку передач. Всё это постепенно складывали в бак с горячей водой и содой, и я мыл.
Так работал месяц, пока на кончиках пальцев не появились раны — разъело каустикой. А тут как раз кузнец собрался на пенсию, заменить его некем. Меня поставили к нему молотобойцем. Потом дали трактор ДТ-20, старенький, одноцилиндровый. Однажды на поле приехал главный инженер Николай Павлович Главатских и велел трактор гнать в мастерскую, мол, пора списывать. Я возмутился: «Трактор исправный, работает, зачем его списывать?» Но в те годы была инструкция, по которой после девяти лет эксплуатации технику списывали и получали новую. Мне привезли такой же ДТ-20, только новый.
Всего я проработал в совхозе 42 года. В совхозе было 130 тракторов, 85 автомашин, 28 зерноуборочных комбайнов, а прицепную технику и не сосчитать.
Сейчас все это продано, причем продано не теми, кто строил, а теми, кто разрушил совхоз. Обидно и горько видеть заброшенные поля.

Автор: Леонид Кунаев.  Выражаем благодарность автору за предоставление материалов для публикации.